Хижина не представляла из себя ничего особенного. Она была немного больше, чем его собственная — возможно, достаточно большая, чтобы вместить двадцать человек или больше — но это, кажется, было единственным отличием.
Мусор на утоптанной земле вокруг входа в хижину мягко хрустел под его ногами. Он ступил внутрь хижины, широко раскрыв глаза. Стоял сильный запах золы.
Здесь не было темно, всё было залито тёплым коричневым светом. Он увидел, что в одной стене было проделано отверстие, и оно было затянуто куском вычищенной до полупрозрачности шкуры, достаточным, чтобы закрыть путь ветру, но не свету. Он быстро оглядел кусок шкуры, ища отметины и царапины от зубов, но не увидел ни одного. Как же можно было выделать шкуру, не используя зубы?
Он осмотрелся. На полу лежали экскременты: фекалии детей, которые напоминали следы пребывания волков или гиен. Было множество остатков еды, главным образом раковин моллюсков и рыбьих костей. Но он также заметил кости животных, некоторые с остатками мяса, ещё висящего на них. Над ними сильно поработали — кости были разрезаны и обгрызены. Они принадлежали главным образом небольшим животным — возможно, свиньям или мелким оленям, но даже это вызывало смутную зависть. Насколько ему было известно, свирепый народ внутренних районов материка берёг дары лесов и саванны для себя.
Он сел, скрестив ноги, и оглядывался вокруг; его глаза постепенно привыкли к мраку.
Он обнаружил след от костра — всего лишь круглое чёрное пятно на земле. Пепел был горячий, местами ещё тлел. Он осторожно ткнул в его край пальцем. Палец погрузился в слои золы. Он увидел, что в земле была вырыта яма, вроде ям, куда опускают умершего человека. Но эта яма была выкопана для того, чтобы держать в ней огонь. Слой золы был толстым, и он видел, что эти толстые наслоения оставили после себя долгие, долгие дни и ночи горения. А на той стороне ямы, которая была ближе к входу, где дул самый сильный ветер, была сделана невысокая насыпь из булыжников.
Это был очаг, один из первых настоящих очагов, которые будут сложены где-либо в мире. Камешек никогда не видел ничего подобного.
Оглядывая землю, он увидел, что на ней лежали листы, сделанные из чего-то бурого. Он осторожно дотронулся до одного из листов. Оказалось, это была кора. Но кора была аккуратно снята с дерева и каким-то образом обрезана, соединена и обработана так, чтобы получилось это мягкое покрывало. Подняв покрывало из коры, он увидел яму в земле. В яму клали еду: там кучей лежал ямс.
Он нашёл кучу инструментов. Толстый слой осколков указывал на то, что это было место, где обычно изготавливали каменные инструменты. Он лениво порылся среди инструментов. Некоторые были сделаны лишь наполовину. Но они были потрясающе разнообразными — он видел копья, рубила, проколки, ударные камни, ножи, скребки, свёрла — и другие изделия, которые он даже не узнавал.
Потом он увидел то, что напоминало обычный топор — каменный колун, прикреплённый к деревянному топорищу. Но колун был так крепко привязан куском лианы, что он не смог его оторвать. Он видел, что лианы душили другие растения. Казалось, словно кто-то сунул эти колун и топорище в петли живой лианы, а потом ждал, пока растение не обвило собой эти предметы, привязав их друг к другу крепче, чем это смогли бы сделать чьи-либо пальцы.
Здесь также лежала плетёная штуковина вроде той, которую он видел висящей у Гарпунщицы на берегу. Это был мешок с каменными и костяными инструментами внутри. Он взял мешок на пробу и повесил его на плечо, как он видел у Гарпунщицы. Вид Камешка не делал мешки. Они носили только то, что могли удержать в руках или перебросить через плечо. Он поковырял сетку из волокна и подумал, что это могли быть ползучие растения или лианы. Но волокна были туго свиты в крепкую верёвку, которая была тоньше любой лианы.
Озадаченный, он опустил мешок.
Эта хижина напоминала его собственную, и всё же это была не она. Прежде всего, было странно, что всё было разделено. Дома можно было есть, где хочешь, делать инструменты, где нравится. Пространство не было разделено. Здесь же, похоже, было одно место для еды, другое для сна, третье — чтобы разжигать огонь, четвёртое — чтобы работать с инструментами. Это его беспокоило. И…
— Ко, ко, ко!
В отверстие входа шагнул мужчина. Выделяясь силуэтом на фоне дневного света, он был высоким и худым, как Гарпунщица, и у него была такая же выпуклая куполообразная голова. На его слабом лице проявился страх, но он поднял копьё.
Волна адреналина захлестнула организм Камешка. Он быстро вскочил на ноги, оценивая противника.
Мужчина, одетый в связанные куски кожи, был тонким, как хлыст, с тонкими упругими мускулами. Вряд ли он смог бы противостоять грубой силе Камешка. А это оружие было всего лишь копьём из обструганной и закалённой древесины, лёгкое, предназначенное для метания: это было не колющее копьё, какое потребовалось бы для драки в этом тесном месте. Камешек легко смог бы схватить его за худую шею.
Но мужчина, хоть и испуганный, выглядел решительно. «Ко, ко, ко!» — снова завопил он. И он шагнул вперёд. Камешек зарычал, напрягшись, готовый принять удар.
«Йя, йя». Появилась Гарпунщица. Она схватила мужчину за руку. Он попробовал вырвать её. Они начали спорить. Это был разговор, какой мог бы произойти в хижине у Камешка: череда слов — он не смог понять ни одного из них — без структуры или синтаксиса, и лишь повторение, усиление голоса и жестикуляция для выделения важного момента. Это продолжалось долгое время, как всегда бывало при таких разговорах. Но, наконец, мужчина отступил. Он впился взглядом в Камешка, плюнул на пол хижины и вышел.