Но всё равно, при всех этих замечательных физиологических хитростях, они обе могли главным образом сидеть и пережидать ночь, медленно дыша и впав в нечто вроде унылого полусна, когда их тела функционировали в замедленном режиме.
А в это время над ними раскрылись изумительной красоты небеса.
Глазам Последней открылся грандиозный вид на Галактику. Огромные спиральные рукава были коридорами света, которые протянулись по всему небу, усеянные сапфирово-голубыми точками молодых звёзд и рубиново-красными туманностями. В центре диска было ядро Галактики, шар из жёлто-оранжевых звёзд, словно желток в яичнице: свету потребовалось двадцать пять тысяч лет на путешествие к Земле из этого набитого звёздами ядра.
В человеческие времена Солнце находилось в толще огромного плоского диска, поэтому вид на Галактику открывался с края, и её великолепие затмевали плотные облака пыли, которые усеивали диск. Но теперь Солнце, медленно следуя по своей орбите вокруг ядра, выплыло из плоскости Галактики. Если сравнивать со случайно разбросанными несколькими тысячами огней, которые отмечали собой небо над человеком, то это больше напоминало мимолётный взгляд на огни невидимого города.
Последняя съёжилась.
В небо поднялся костяной крюк. Конечно же, это была Луна — старая Луна, сегодня вечером в виде узкого полумесяца. То же самое терпеливое лицо, глядевшее на Землю задолго до рождения человека, было почти неизменным на протяжении полумиллиарда лет. Но всё же этот тонкий полумесяц Луны сиял над новым суперконтинентом гораздо ярче, чем над менее суровыми землями в прошлом. Всё потому, что Луна светила отражённым солнечным светом — а солнце светило ещё ярче.
Если бы Последняя знала, куда смотреть, то она смогла бы различить тусклое пятно в небе в стороне от диска Галактики, легко различимое в самые ясные ночи. Это отдалённое пятно было огромной галактикой, известной как Туманность Андромеды — вдвое крупнее своей соседки. Всё ещё целый миллион световых лет отделял её от Галактики, в которой была Земля — но в человеческие времена она была вдвое дальше, чем сейчас, хотя даже тогда была заметна невооружённым глазом.
Туманность Андромеды и Галактика стремились к столкновению, хотя до него оставалось ещё полмиллиарда лет. Две больших звёздных системы прошли бы друг сквозь друга, словно смешивающиеся облака, но непосредственные столкновения звёзд были бы редкостью. Однако последовала бы резкая вспышка рождений звёзд, взрыв энергии, который зальёт диски обеих галактик жёсткой радиацией. Это было бы замечательное, но смертельное световое шоу.
Но к тому времени на самой Земле уже мало что выжило бы, чтобы беспокоиться о катастрофе. Потому что усиление светимости Солнца стало последней критической ситуацией, в которую попала жизнь.
Утро пришло со своей обычной абсолютной внезапностью. Удирающие ящерицы и насекомые скрылись в укромных уголках и трещинах, где они пересидят день в ожидании более богатых возможностей вечером.
Ребёнок заскулил. Её шерсть свалялась в комки, а складка, в которой должен был находиться чревный корень, выглядела воспалённой. Она продолжала жаловаться, её маленькая выпуклая голова вертелась туда-сюда, пока Последняя не прожевала ещё немного печёночного мха и не выплюнула его ей в рот. Кактус тоже ворчала, выбирая грязь и частицы высохших фекалий из своей шерсти.
Этим утром мысль о том, чтобы остаться здесь, посреди неизвестности, вдали от дома, не выглядела такой уж хорошей. Но, пока у неё на руках был ребёнок, Последняя знала, что ей следовало держаться подальше от Древа — держаться подальше, или потерять своего ребёнка. Она зацепилась за этот непреложный факт.
Последняя и Кактус побрели, выбирая путь на местности наугад, но в целом удаляясь от карьера. Так же, как и вчера, они ели, где придётся — однако же, им совсем не удалось отыскать воды — и они избегали крысо-ртов и других опасностей.
И вот, где-то уже после полудня, когда солнце начало медленно сползать вниз по небу, Последняя внезапно столкнулась со сферой ещё раз.
Она и забыла, что та существовала. Ей и в голову не приходило задаться вопросом о том, как бы такой огромный объект смог добраться сюда оттуда, из карьера.
Едва поняв, что сферу нельзя есть, Кактус потеряла к ней всякий интерес. Она прошла мимо, ворча себе под нос и выбирая частицы тёмно-красной пыли из своей шерсти.
Со спящим у неё на руках ребёнком Последняя приблизилась к фиолетово-чёрной массе сферы. Она обнюхала её, но на сей раз попробовала на вкус. И вновь её слегка взволновал тот не поддающийся пониманию резкий электрический запах. Она промедлила, чем-то неясно привлечённая. Но сфера ничем не могла её порадовать.
Вдруг Кактус внезапно завыла и заметалась по земле. Последняя развернулась, пригнувшись. Левую ногу Кактуса что-то держало, из её ступни струёй била кровь, и Последняя слышала хруст кости, как будто конечность бедной Кактуса попала в какой-то огромный рот.
Но никакого рта не было видно.
Кактуса не держали ничьи зубы и когти. Но на её груди и туловище словно ниоткуда появились шрамы, из которых капала ужасно яркая кровь. Тем не менее, она боролась. Она махала кулаками, пинала, даже пробовала кусаться, пока кричала. Она наносила удары — Последняя могла расслышать глухой стук по избиваемой плоти, и в воздухе над Кактусом появлялись специфические обесцвеченные участки, сиреневые и голубые. И сама её кровь начинала тёмно-красными брызгами обозначать очертания её противника. Последняя сумела различить длинное цилиндрическое туловище, короткие лапы и широкий хватательный рот.