Глазу, который уже видел гепарда и волка, этот оксикленус мог бы показаться неуклюжим, медлительным, и даже незавершённым. Но его вид научился преследовать добычу в редкостойном подлеске бескрайнего леса. Он даже умел лазить по деревьям, преследуя своих жертв на нижних ветвях. В это архаичное время у оксикленуса было мало конкурентов.
И когда оксикленус глядел на робкую, сжавшуюся фигурку Плези, его мозг сверлили два холодных вопроса: «Как мне тебя изловить?» и «Хороша ли ты на вкус?»
Дрожа, Плези припала к лесной почве; её вибриссы дёргались, а маленькие острые зубы были оскалены. Но она обладала инстинктами, отточенными за более чем миллион веков жизни под ногами у динозавров. И она начала с холодной головой переоценивать все риски. Спрятаться на этом открытом месте она не могла. Она не могла добраться до дерева, чтобы залезть на него, избежав зубов оксикленуса. Конечно, если бы она попробовала поиграть с ним в догонялки, он бы легко поймал её одним из своих безжалостных когтей.
Выбор сводился только к одному.
Она выгнула спину, разинула рот и так яростно зашипела, что обрызгала оксикленуса своей слюной.
Оксикленус вздрогнул от неожиданной агрессии этого крохотного существа. Но она не несла никакой угрозы. Разозлённый оксикленус быстро вернул себе самообладание и приготовился ответить на блеф Плези.
Но Плези скрылась в подлеске. Она вовсе не собиралась нападать на оксикленуса; ей нужно было лишь выиграть драгоценную секунду времени. И она бросила Сильную.
Молодая самка карполестида, застыв под пронзительным взглядом хищника, прижалась к земле. Оксикленус придавил Сильную лапой и вцепился в позвоночник маленького примата. Сильная, страдая от боли, развернулась к нападающему, желая воткнуть свои зубы в его плоть. В последние мгновения своей жизни Сильная проявила что-то вроде храбрости. Но пользы это ей не принесло.
Оксикленус немного поиграл с раненым животным. А затем он приступил к еде.
По мере того, как мир восстанавливался, меняющиеся условия оказывали влияние на облик его обитателей.
Млекопитающие начинали пробовать себя в новых ролях. Предки собственно хищников, которые в итоге превратятся в собак и кошек, всё ещё были мелкими, похожими на хорька животными, суетливыми и неспециализированными всеядными существами. Но у оксикленуса начали развиваться специализации, характерные для более поздних хищных млекопитающих: вертикальные ноги для поддержания скорости движения, сильные постоянные зубы, укреплённые в челюсти двойными корнями и обладающие заходящими друг за друга буграми, предназначенными для того, чтобы рвать мясо.
Всё это было частью древнего шаблона. Все живые существа старались остаться в живых. Они добывали пищу, заживляли раны, росли и избегали хищников.
Ни один организм не жил вечно. Единственным способом противостоять ужасному опустошению, производимому смертью, было размножение. В процессе размножения организмы передавали генетическую информацию о себе потомству.
Но ни один потомок не был идентичен своим родителям. В любой момент времени любой вид обладал потенциалом увеличения разнообразия. Однако все организмы должны были существовать в рамках условий жизни, которые определяла их среда обитания — окружения из погоды, земли и живых существ, на которых, в свою очередь, они также оказывали влияние. Поскольку к выживанию стремились безжалостно и свирепо, рамки окружающей среды оказывались заполненными целиком: были представлены все возможные жизнеспособные вариации вида, которые могли найти себе место для жизни.
Но место для жизни было наградой. И состязание за это место протекало неустанно и бесконечно. Рождалось гораздо больше потомства, чем имело возможность выжить. Борьба за существование была неустанной. Проигравших отбраковывали голод, хищничество и болезни. У тех, кто хоть немного лучше приспособился к своему уголку местообитаний, неизбежно был чуть лучший шанс на победу в сражении за выживание, чем у других — и потому они передавали генетическую информацию о себе последующим поколениям.
Но окружающая среда могла меняться по мере того, как регулировался климат, или же континенты сталкивались друг с другом и виды, перемешавшиеся в ходе миграций по сухопутным перешейкам, оказывались в окружении новых соседей. Поскольку менялись окружающая среда, климат и живые существа, менялись и требования к адаптации. Но принцип отбора продолжал действовать.
Так популяции живых организмов поколение за поколением отслеживали изменения в окружающем мире. Отбором подхватывались все варианты, которые работали в новых рамках, а те, кто больше не был жизнеспособен, исчезали, оказываясь на страницах летописи окаменелостей, или вовсе в забвении. Это был бесконечный круговорот, бесконечная мельница. Пока в пределах доступного генетического спектра находилась «востребованная» вариация, изменения в популяции могли происходить достаточно быстро — так же быстро, как в руках у людей, занимающихся разведением домашних животных и культурных растений, воплощая в жизнь собственные представления о совершенствовании живых существ, находившихся в их власти. Но когда доступные варианты исчерпываются, изменения тормозятся до тех пор, пока не появится новая мутация — случайное событие, вызванное, возможно, воздействием радиации, и открывающее новые возможности для изменений.
Это была эволюция. В этом была она вся: это был простой принцип, основанный на простых и очевидных законах. Но она определяет облик каждого вида, который когда-либо населял Землю — от момента зарождения жизни до последнего вымирания всех, кто останется жить под лучами раскалённого Солнца в отдалённом будущем.