Эволюция - Страница 69

Даже окружённая представителями собственного вида, самка толстобрюха мало бывала в обществе других особей. Она игнорировала других самок и позволять себе обеспокоиться присутствием самцов, лишь когда чувствовала потребность спариваться — что, фактически, происходило с ней сейчас. Когда антропоиды вроде Заплатки и Странницы находились в состоянии готовности к спариванию, они демонстрировали сексуальные вздутия на своём заду. Но это было бы почти бесполезно для существа, которое проводит значительную часть своего времени, сидя на собственном заду, поэтому у самки толстобрюха на груди ярко вздувались розоватые пузыри, имеющие узнаваемую форму песочных часов. Однако, поскольку вокруг не было ни одного самца толстобрюха, никому до этого не было дела.

Самка толстобрюха мало о чём волновалась. Она понимала, где находится, и что с ней случилось, не больше, чем антропоиды, но это её не беспокоило. Она видела, что на этом упавшем дереве было ещё много листьев, чтобы поддержать её жизнь в течение дня. Она совершенно не имела представления о том, что может случиться так, что завтрашний день будет отличаться от сегодняшнего, что она может не очутиться в бесконечном лесу, полном питательных листьев.

Антропоиды уже почувствовали, что проголодались; их малопитательный корм быстро проходил по пищеварительному тракту. Они нарушили свои круги обыскивания и разбрелись по веткам упавшего дерева манго. Когда дерево упало с берега, оно растеряло многие плоды вместе с большинством своих обитателей. Но один из братьев, Хохолок, быстро разыскал гроздь плодов, которые оказались в углу между ветвью и стволом. Он закричал, призывая остальных.

Новое миниатюрное общество работало успешно. Хотя Хохолок сумел прихватить себе кусок плода, его быстро оттолкнул Белокровный. Но Белокровного, в свою очередь, оттеснила Заплатка. Хотя её собственный размер составлял не больше двух третей от размера Белокровного, младенец, цепляющийся за её грудь, был чем-то вроде знака особых привилегий. Белокровный взял один плод и попятился, ворча и уступая дорогу Заплатке.

Когда происходили эти события, Странница, как и братья, знала, что не подойдёт к плодам ни на шаг ближе до тех пор, пока доминирующие сородичи не возьмут всё, что хотят.

Совсем одна, она осторожно брела, хватаясь всеми четырьмя лапами, по краю плота, где сплетение ветвей было не таким плотным. Двое насмерть перепуганных представителей маленького народца, сбившихся в тесный клубок, бросились бежать, когда она приблизилась к ним. Сквозь листву ей была видна тёмная, бурая, вяло колышущаяся вода, усеянная кусочками древесины и листьев. Солнечный свет мерцал во многих местах, пробиваясь сквозь просветы в кроне упавшего дерева, и его танец был восхитительным и привлекал внимание.

Странница была голодна, но её также мучила жажда. Она осторожно опустила руку в воду, которая была прохладной, и зачерпнула на один глоток. Вода была слегка солоновата — не такой горькой, поскольку даже так далеко от суши мощный сток реки разбавлял солёную океанскую воду. Но пока она пила, вкус соли у неё во рту начал усиливаться, и она выплюнула последний глоток.

Пока она пила, пришли голодные и скучающие братья, чтобы посмотреть, как она это делает — голова опущена в листву, рука вытянута, а ягодицы подняты. Они с любопытством обнюхали её, но смогли понять по запаху, насколько она молода — слишком молода, чтобы с ней спариваться.

Когда старшие закончили, Странница и остальные накинулись на плод.

Когда их животы наполнились, антропоиды успокоились. Но случайно образовавшийся плот дрейфовал уже за пределами видимости с суши, и антропоиды успели съесть многие из плодов плывущего в воде дерева манго. А удовлетворённо жующая самка толстобрюха уже ободрала листву с половины веток.

И никто из них не видел бледно-серый треугольник, который тихо двигался по воде, лишь в нескольких метрах от них.

Акула кружилась около грубого, разваливающегося плота. Когда река несла утонувших жителей прибрежного леса прямо в ожидающие их пасти из океана, акула, всегда готовая к нападению благодаря «пищевому безумию», приплыла сюда, привлечённая запахом разлагающейся крови, которая сочилась из туши индрикотерия. Но сейчас она ощутила движение среди переплетённой листвы, которая плыла сверху. Она описывала круги, выжидая нужный момент и сохраняя терпение.

Акула была не так умна, как её аналоги на суше. Но она и сама по себе вообще не слишком напоминала зверей. Кости в её позвоночнике были не костями, а жёстким хрящом, благодаря которому акула обладала лучшей гибкостью, чем более продвинутые рыбы. Её челюсти тоже были хрящевыми, и в них непрочно сидели зубы, зазубренные по краю, как столовые ножи — совершенное приспособление для разрезания плоти. Её выступающая вперёд морда выглядела сделанной грубо, но она рассекала воду с точностью, достойной проектировщиков подводных лодок, и была снабжена ноздрями, способными обнаруживать незначительные следы крови. На нижней стороне рыла находился специальный орган с необычайно высокой чувствительностью к вибрации, позволяющий ей на огромном расстоянии ощущать биение тела испуганного животного. Позади небольшой головы всё тело акулы было сложено из мускулатуры и предназначено для мощного и стремительного движения вперёд. Она была похожа на таран.

Акулы были верховными хищниками океана уже на протяжении трёхсот миллионов лет. Они выдержали массовые вымирания, когда семейства наземных хищников появлялись и исчезали. Они участвовали в конкурентной борьбе с новыми классами животных; некоторые из них были значительно моложе них, например, настоящие рыбы. На протяжении этого огромного периода времени устройство тела акул едва изменилось — для этого не было никакой необходимости.