С триумфальным криком Капо скакал, прыгал по камням, барабанил ладонями по каменистой земле, и интенсивно испражнялся, распыляя свои вонючие жидкие фекалии по сухим валунам.
Его последователи исключительно неохотно отвечали на демонстрации Капо. Они были голодны и их ужасно мучала жажда. Капо и сам был истощён. Но он всё равно занялся демонстрациями, повинуясь здоровому инстинкту, который указывал, что любой триумф, хотя бы и маленький, должен праздноваться.
Но теперь он забрался так высоко, что отдалённое постоянное рычание с запада стало громче. Повинуясь смутному чувству любопытства, Капо повернулся и посмотрел в ту сторону.
С этого возвышенного места он мог окинуть взглядом большое расстояние. Он разглядел отдалённое бурное движение, белую лавину. Казалось, будто она парила над землёй, словно кипящее облако. В действительности он наблюдал своего рода мираж, очень отдалённое видение, которое донесла до него рефракция в нагревающемся воздухе. Но вздымающиеся облака пара были реальностью, а то, что они висели над землёй — нет.
То, что он окинул своим взглядом, было Гибралтарским проливом, где даже сейчас самый могущественный водопад в истории Земли — с мощью и объёмом тысячи Ниагар — с грохотом низвергался по разрушенным утёсам в пустой океанский бассейн. Когда-нибудь равнина, с которой поднялся Капо, будет покрыта слоем воды глубиной в два километра, потому что это было дно Средиземного моря.
Капо родился в бассейне, который лежал между побережьем Африки на юге и Испанией на севере. Фактически, он находился не очень далеко от того места, где давным-давно умная динозавриха по имени Слышащая стояла на побережье Пангеи и вглядывалась в могучее море Тетис. Теперь он выбрался из бассейна, добравшись до самой Африки. Но, если Слышащая видела рождение Тетиса, то Капо являлся свидетелем в некотором роде его смерти. Поскольку уровень океана понизился, этот последний фрагмент Тетиса оказался перегороженным естественной плотиной в Гибралтаре. Запертый со всех сторон сушей, большой океан испарялся — пока, наконец, совсем не опустел, оставив после себя огромную долину, местами до пяти километров в глубину, усеянную соляными котловинами.
Но из-за того, что климатические условия менялись волнообразно, уровень моря вновь повысился, и воды Атлантики прорвались через Гибралтарский барьер. Теперь океан снова наполнялся. Но у Капо не было оснований опасаться гигантских волн, каскадом обрушивающихся на западе, потому что даже тысяча Ниагар не могла бы вновь наполнить океан внезапно. Гибралтарские воды наполняли огромный бассейн постепенно, образуя большие реки. До того, как воды поднялись настолько высоко, что покрыли всю сушу, древнее морское дно постепенно превратилось в мокрое болото, где медленно умирала растительность.
Но после каждого нового наполнения уровень мирового океана снова падал, и Средиземное море испарялось ещё раз. Это происходило целых пятнадцать раз на протяжении того миллиона лет, на который пришлось время короткой жизни Капо. Это создало сложную геологию дна Средиземного моря, где слои ила последовательно переслаивают пласты солей, откладывавшиеся за время последовательных периодов высыхания моря.
Но высыхание этого попавшегося в ловушку океана оказывало огромное воздействие на местность, в которой жил Капо, а также на сам вид, к которому принадлежал Капо. До великого иссушения область Сахары была покрыта густыми лесами и хорошо увлажнялась, служа домом многим видам обезьян. Но из-за работы климатического насоса, вызывавшего иссушение, и в удлиняющейся дождевой тени, которую отбрасывали далёкие Гималаи, Сахара становилась всё более и более засушливой. Старые леса разобщались. И вместе с этим терялись связи между сообществами обезьян; каждая фрагментарная популяция отправлялась в своё собственное путешествие навстречу новой эволюционной судьбе — или навстречу вымиранию.
Но величественный грохот и неясная картина Гибралтара были слишком далеки, чтобы хоть что-то означать для Капо. Он отвернулся и направился на равнину.
Наконец, Капо сошёл с голого камня на растительный покров. Он наслаждался ощущением зелёной мягкости травы под костяшками своих пальцев, когда двигался вперёд. Когда следом за ним спустились остальные, они валялись и растягивались среди высокой травы, дёргали её, получая удовольствие от восхитительного контраста с твёрдыми безжизненными камнями.
И всё же они ещё не были дома. Полоса шириной в несколько сотен метров открытой саванны, поросшей колючим кустарником, отделяла их от ближайшего участка леса — и равнина не была незаселённой.
Группа гиен трудилась над лежащей на земле тушей. Большая и округлая, она могла быть телом детёныша гомфотерия, возможно, убитого хазмапортетесом. Поглощая куски падали, гиены щёлкали зубами и рычали друг на друга; их головы были погружены в живот туши, а стройные тела извивались от прилагаемых усилий.
Когда Капо пригнулся в траве, к нему приблизились Папоротник и Палец. Они тихонько заухали и стали небрежно обыскивать спину Капо, выбирая частицы мусора и камня. Более молодые самцы формально подтвердили его главенство. Но Капо ясно видел, что они были нетерпеливы. Утомленные, измученные жаждой, голодные и сильно напуганные переходом через открытую местность, они, как и остальная часть стаи, страстно желали добраться до деревьев, обещающих им укрытие и пищу. И это подтачивало связь Капо с ними. В отношениях между этими тремя самцами возникала сильная и опасная напряжённость.