Централизованное управление самоутвердилось быстро. Власть и ресурсы всё больше и больше концентрировались в руках элиты. Появились вожди и короли, обладавшие монополиями на принятие решений, информацию и власть. Сложился новый вид распределительной экономики. Возникли политическая организация, быстро развивающаяся технология, сохранение записей, бюрократия, налогообложение: взрыв сложности в средствах взаимодействия между людьми.
И впервые в истории гоминид появились люди, которые не должны были работать, чтобы добыть пищу.
Религия, искусство, музыка, рассказывание историй и война существовали на протяжении тридцати тысяч лет. Но теперь новые общества могли позволить себе специалистов: людей, которые только рисовали или доводили до совершенства мелодии, исполняемые на флейтах из кости и дерева, или же размышляли о природе бога, который наделил недостойное человечество дарами огня и сельского хозяйства, или убивали. В рамках этой традиции в дальнейшем появится на свет множество произведений, воплощающих красоту и величие, скрытые в человеческом потенциале. Но появятся также армии профессиональных, опытных убийц, прототипом которых была охрана Керама.
И почти всюду главенство в новых общинах изначально захватили мужчины: мужчины, конкурирующие друг с другом за власть в обществах, где к женщинам относились в той или иной степени как к ресурсу. Во времена охотников-собирателей люди ненадолго покинули древнюю тюрьму иерархии приматов-самцов. Равенство и взаимное уважение не были роскошью: общины охотников-собирателей были от природы равноправными, потому что все понимали: делиться пищей и знаниями явно было в общих интересах. Но те дни давно прошли. В поисках нового способа организации своих непрерывно множащихся рядов люди плавно ступили на тропу собственного неразумного прошлого.
Новые городские сборища оказались абсолютно новым укладом жизни. Никто из гоминид — и, разумеется, ни один из приматов — никогда не жил такими плотными скоплениями. Но фактически они представляли собой возврат к гораздо более древней форме. Новые города имели меньше общего с общинами охотников-собирателей, со своим непосредственным прошлым, нежели с колониями шимпанзе в лесу.
Время безопасной жизни Юны продлилось не больше четырёх лет.
В ночной темноте её растолкал Керам:
— Вставай. Поднимай детей. Мы должны уходить.
Юна сидела, близоруко щурясь. Прошлым вечером они устроили вечеринку, и Юна выпила слишком много медовухи, спиртного напитка из мёда — больше, чем ей было можно. Только на землях, где развивалось сельское хозяйство, было возможно появление алкогольных напитков, потому что люди нуждались в выращенном зерне для их изготовления — это было одно из ключевых преимуществ фермеров перед охотниками, которые стали зависимы от пива, но никогда не смогли бы узнать, как его делать самим. Что касается Юны, то она жила в роскоши, к которой ещё нужно было привыкать.
Она огляделась, пробуя проснуться и стряхнуть с себя замешательство. Комната была тёмной, но за окном был свет. Не дневной свет, а свет от огня.
И теперь она смогла расслышать крики.
Она выскользнула из кровати и натянула простую и практичную рубаху. Зайдя в соседнюю комнату, она стала собирать детей. Два мальчика сердились из-за того, что их потревожили, но снова устроились спать у неё на руках. Она вернулась к Кераму, который сгребал оружие и ценности в мешок.
— Я готова, — сказала она.
Он посмотрел на неё, стоящую в ожидании его, с их детьми, сидящими у неё на руках. Он подбежал к ней и сильно поцеловал её в губы.
— Я люблю тебя, клянусь яйцами Потуса. Если, конечно, у него осталось хоть одно.
Она была озадачена этим non sequitur.
— Осталось что?
— Эта ночь — плохая ночь для Ката Хуук, — мрачно сказал он. — И для нас, если нам не повезёт.
Он развернулся и вышел в дверь, таща свой мешок.
— Пошли. Уходим через задние ворота.
Они выскользнули из дома. Теперь ей был виден источник огня. Большой жёлтый дворец Потуса горел, огонь и искры поднимались высоко в воздух. Юна слышала крики, доносившиеся из самого дворца, и заметила бегающих там людей.
Улицы были полны народа. Тощие, грязные, многие одеты в рваные шкуры или тряпки из растительного волокна, они собирались в стаи, словно голодные крысы. Слившиеся в один хор голоса толпы казались Юне не человеческими: они были похожи на рёв грома или шум ливня — на нечто, не подвластное человеческому контролю. Прижав к себе детей, она пробовала побороть страх.
— Это голод, — сказала она.
— Да.
Голод: это было ещё одно слово, которое пришлось выучить Юне. Болезнь растений повлияла на основной урожай пшеницы в этих местах. Никто не понимал этого, никто не мог вылечить это. Когда урожай пропал, быстро распространился голод. Первыми признаками волнения были убийства сборщиков дани, пробовавших собрать то, что полагалось Потусу по закону. И теперь оно вылилось в это. Народ Юны питался многими видами диких растений: ни одна болезнь не истребила бы их все, как она смогла уничтожить единственную жизненно важную культуру. Голод: ещё один сомнительный подарок нового образа жизни.
Члены семьи держали головы опущенными. Они избегали главных улиц и зигзагами направились к главным воротам.
— Есть одно новое селение к западу отсюда, близ побережья, — сказал Керам. — Угодья там богаты, а ресурсы моря обильны. Путь туда займёт много дней, но…
— Мы пройдём его, — твёрдо сказала она.