Эволюция - Страница 76

После этого три антропоида вернулись в свои уединённые уголки. Если они были людьми, то теперь, когда табу на поедание плоти их собственного вида было нарушено, в их умах заработала бы своего рода жестокая математика. Ещё одна смерть, в конце концов, обеспечила бы оставшихся в живых дополнительным количеством пищи — но уменьшила бы количество тех, кто её разделит.

Возможно, то, что ни один из антропоидов не умел строить планы на будущее, было чем-то вроде милосердия.

IV

Плот вздрогнул под ней. Это было более резкое движение, чем размашистое и медленное волнение на море. Но любопытство покинуло её, она пассивно лежала, плот грубо укачивал её, а узловатые ветки тыкались в её иссохшую плоть.

Теперь она была постоянно охвачена болью. Она ощущала, что её кости словно решили вылезти наружу сквозь кожу, которая походила на одну гигантскую язву. Она едва могла закрыть свои высохшие веки. Её память напоминала галерею беспорядочно подобранных образов: ощущение сильных пальцев её сестры, занимающейся обыскиванием, тёплый и сулящий безопасность запах молока её матери, дерзкие крики самцов, которые верили, что владеют ими всеми. Но потом её нежные сны оказывались размётанными вторжением огромных слюнявых челюстей из преисподней…

Последовал другой толчок, хруст сухой древесины вокруг неё. Она слышала шум набегающих волн, весьма отличающийся от томного плеска открытого океана.

В вышине кричали птицы.

Она присмотрелась. Это были первые птицы, которых она видела с тех пор, как она была смыта с суши. Они были ослепительно белыми и кружились высоко над ней.

Что-то двигалось по её груди. Это было похоже на, осторожно царапающие пальцы: возможно, кто-то пытался обыскивать её. Она с огромным усилием подняла голову. Она болталась, кожа была натянута, словно маска, а язык ощущался во рту куском дерева. Она с трудом сфокусировала свои кровоточащие глаза.

По ней что-то ползло: нечто плоское, оранжевое, с множеством сегментированных ног и с большими поднятыми клешнями. Она взвизгнула тонким и сухим звуком, и махнула рукой по груди. Краб с негодованием удрал.

Ноздрями, спёкшимися до смоляной черноты, она смогла ощутить некий новый запах. Вода. И не вонючая солёная морская вода, а пресная.

Она подняла руку и схватилась за листву. Как только начали слезать и лопаться струпья и пузыри, каждый кусочек её чувствительной плоти превратился в источник острой боли. Сделав глубокий вдох, она сумела выпрямить тело — ступни под ней, ноги согнуты. Голова моталась — она была слишком тяжела для её шеи. Ей всё же пришлось затратить ещё энергию, чтобы поднять её и взглянуть своими больными глазами.

Зелень.

Она видела зелень — огромную горизонтальную полосу, тянущуюся от горизонта до горизонта. Это была первая зелень, которую она видела с тех пор, как последние из листьев манго свернулись и побурели. После такого множества дней голубого и серого, только неба и моря, зелень казалась потрясающе яркой, настолько яркой, что от этого едва не болели её глаза, и настолько красивой, что это невозможно было представить себе; чем больше она смотрела на неё, тем сильнее оказывалось впечатление.

Она потащила себя вперёд, наполовину ползком. Мёртвая листва манго колола и резала её, но кровь совсем не текла — появлялось лишь множество крохотных источников боли.

Она добралась до края плота. Никакого океана, никакой воды. Ей был виден пологий пляж, усыпанный мелким шершавым песком и завершающийся коротким подъёмом к кромке редкостойного леса. Ярко-синие и оранжевые птицы порхали среди верхушек деревьев и беспечно щебетали.

Её первое впечатление можно было бы выразить как «я дома». Но она ошибалась.

Она пролезла сквозь ветви и почти упала на песок. Он был горячим, очень горячим, и он обжёг её обнажённую кожу. Она заскулила, поднялась и захромала, словно сильно постарев, в сторону леса.

На краю леса был подлесок из низкорослых папоротников и благословенная тень. Более крупные деревья высились над ней. На их ветках росли гроздья красных плодов, которые она не узнала. Её рот был слишком сухим, чтобы наполниться слюной, но язык постукивал об зубы.

Она посмотрела, какой путь проделала, чтобы оказаться здесь. Дерево манго и её плот из растительности были всего лишь частью леса, унесённого в море — сломанного, прогнившего, обросшего водорослями и теперь выброшенного волнами на этот берег. Ей были видны очертания неподвижного антропоида — Заплатки или Хохолка — безвольно лежащего среди рваной листвы, покрывшейся корочкой соли. А за плотом катило волны море — безбрежное, вечное, серо-голубое, тянущееся, насколько она могла увидеть, до самого горизонта, геометрически правильного до дрожи.

Послышался хруст чьих-то шагов, громкое шуршание листвы. Странница сжалась.

Из леса появилось нечто гигантских размеров — словно танк, продирающийся сквозь подлесок. Огромное, приземистое, покрытое большим костяным куполом панциря, оно было похоже на гигантскую черепаху, или, возможно, на бронированного слона: громадное тело, покрытое пластинами брони, опиралось на четыре толстых ноги. Сзади него небрежно покачивался хвост, увенчанный на конце шипастой булавой. А когда на свет показалась его маленькая защищённая панцирем голова, моргнули бронированные веки. Это огромное анкилозавроподобное существо было глиптодонтом. Странница никогда не видела в Африке ничего подобного.

Но это и не была Африка.

Гигантский бронированный монстр потопал прочь. Странница осторожно последовала за глиптодонтом дальше в лес. Она вышла на поляну, окружённую стеной высоких, внушительных деревьев. Земля была покрыта ковром алоэ. Ради эксперимента Странница отщипнула кусочек листа. Он был сочным, но горьким.